Стихотворения. Поэмы. Проза - Случевский Константин Константинович - Страница 69
- Предыдущая
- 69/89
- Следующая
                            Изменить размер шрифта: 
                            
                                 
                                 
                                
                            
                        
 
                        
                            69
                        
                   
                        Ларчик
Памяти А.Н. Майкова
I
Лет атак тридцать назад, в год холерный,
 В мае, в тот трудный и памятный год, —
 Как совершили мы странный, примерный,
 Очень не хитрый венгерский поход, —
 На Петербургской, в невзрачном домишке,
 Там, где у нас огороды идут,
 Там, где на улицах строят мальчишки
 Крепости, рвы и канавы ведут, —
 Встав спозаранок, исправно побритый,
 Занят работой Петр Павлыч Зубков…
 Серый сюртук на нем, дешево сшитый,
 Хоть и не стар он, зато и не нов.
 При Канкрине был Зубков неотлучным,
 Вечным, бессменным присяжным писцом,
 Трезвым всегда, не болтливым, сподручным,
 Сиднем сидевшим и ночью, и днем.
 Знал по-немецки Зубков! Было счастьем,
 Что к Канкрину он случайно попал!
 Хмурый министр отличался пристрастьем
 К тем, кто язык его родины знал.
 Писывал ночью Зубков; кончив счеты,
 Прочь уходил! Кабинет затворив,
 Граф принимался за скрипку, за ноты,
 Шелковый зонт на глаза опустив;
 И говорили знакомые с домом,
 Будто, играя, граф цифры считал,
 И музыкальным, особым приемом
 Суммы отчетов и смет проверял!
 Ну, а Петр Павлыч, за то, что старался,
 В милость большую вошел Канкрииа,
 Лучше других до конца дописался:
 Полная ранее срока дана!
 С пенсией, с крестиком и по прошенью!
 А через год получила жена
 На Петербургской в наследство именье:
 Дом деревянный в четыре окна.
 Лет Петру Павлычу меньше, чем кажет:
 Будет ему через год шестьдесят!
 Бодрый старик! Если зубы покажет,
 Чуть ли не все целиком заблестят…
 Эти-то самые зубы взлюбила —
 Так говорил он знакомым порой —
 Марья Петровна! Недолго водила,
 Был он ей по сердцу: стала женой.
 Прожил он с ней двадцать два года сряду;
 Семь лет вдовеет… И в нынешний день
 Так порешил он: что стыдно, мол, надо
 Хлам разобрать, чердака дребедень.
 После кончины года уходили…
 Все же Петр Павлыч решиться не мог
 К рухляди старой коснуться: сложили
 Руки жены! Нету сил, видит бог!
 Ну, да ведь надо! Всю ночь спал он худо,
 Все он раздумывал: как приступить
 К священнодействию?! Тряпки, посуда!
 Много что надо продать, обменить!
 Хлам разбирать — это чувство больное!
 Вечером думал он; раз принялся…
 Свечка горела. Над белой стеною
 Очерк каких-то теней поднялся!
 Очерк какой-то такой непонятный!
 Черные хари! Рогатая тень!
 Нет уж, Петр Павлыч, скорей на попятный,-.
 Лучше поутру и в солнечный день…
 Утро! Роскошное утро сияло!
 Лился в окошко открытое свет!
 Два сундучишка рука разбросала..
 Экий, однако, в вещах винегрет!
 Право! Ты б, Марьюшка, лавку открыла…
 Десять сорочек, кусок полотна,
 Фунта четыре иссохшего мыла,
 Съеденный молью остаток сукна!
 Помню: сюртук был такой! Вон и зайка!
 Весь он обглодан! Хвоста нет, ушей!
 Сбоку написано: Фединька пайка!..
 Не дал господь нам своих-то детей!
 Ну так чужого она полюбила…
 «Хоть бы да нам незаконный какой;
 Только бы свой! — так жена говорила. —
 Чай, ты несчастлив с бездетной женой?!»
 Гм, незаконный?! А если б у ней-то
 Был незаконный? Что ж я бы сказал?
 Значит, с другим прижила! Значит, чей-то…
 Тст! — тихо шепчет Зубков, — я бы взял!..
 И отошел он к окну; прислонился
 С новою, смутною думой своей;
 Над чердаком старый клен опустился
 Целою сетью зеленых ветвей.
 Думал он ветку достать; потянулся…
 Ворон громадный на ветке сидел,
 Вскинулся и, увидав, отшатнулся,
 Пыль поднял крыльями и отлетел!
 Будто бы взглядом вороньим пронзило
 Бедное сердце, лишенное сил!
 Будто бы в разум дохнула могила,
 С черных, едва не ударивших крыл.
 И продолжает Петр Павлыч работу;
 Перебирает бумаги в руках;
 Письма он к письмам кладет, счет ко счету;
 В старой газете прочел в новостях
 Судное дело, когда-то большое…
 Вдруг! Что-то брякнуло! Глядь — медальон!
 Смотрит: мужчина, лицо молодое,
 Темнобородый! Совсем не дурен!
 Буквы Ф. Ф.!.. Что за притча? мелькали
 Только что, только что вот на глазах
 Эти же буквы! на письмах стояли…
 Фединькин зайчик! есть Ф. — в подписях!
 Где они? Где? Нет, не эти, другие?
 В этих, должно быть!.. Не тут, а вот там!..
 И захрустели бумажки сухие,
 Быстро забегав по нервным рукам…
 Подписи, подписи! В подписях было!
 Да, да, Ф. Ф.!.. Я видал, сам видал…
 А, наконец-таки! Захолонило
 В сердце… Недвижим, письмо он держал!
 И против воли глаза опустились,
 Точно их кто на письмо наводил…
 Почерк — чужой! Строчки густо теснились…
 Разных размеров и разных чернил!
 Молча читает Петр Павлыч, читает:
 «Скоро ль приедешь ко мне ты опять?
 Быстро наш милый сынок подрастает;
 Он уж и „мама“ умеет сказать…
 Он у кормилицы-бабки остался;
 Крепок, здоров и тебя он все ждет…
 Только бы тот номерок сохранялся,
 Что воспитательный в руки дает».
 Это письмо он прочел, и другое,
 Третье… и много он их прочитал!
 Раз только как-то качнул головою…
 Собрал все письма, в пакетик связал,
 И, не закрывши окна, не коснувшись
 Прочих вещей, долго вниз не сходил,
 В тяжком раздумье сошел, не споткнувшись,
 И свой пакетик в комод положил.
 
                            69       
                        
                       
                        - Предыдущая
- 69/89
- Следующая
                            Перейти на страницу: 
                                                    
  
                        