Выбери любимый жанр

Стихотворения. Поэмы. Проза - Случевский Константин Константинович - Страница 71

Изменить размер шрифта:
71
III
Меньше, чем прежде, Петр Павлычу спится,
Хуже гораздо его аппетит;
Ночью слоняется, днем же ложится
Навзничь в кровать и часами лежит.
После обоих тяжелых решений
И напряженья всех нравственных сил,
Быстрых, совсем непривычных хождений
Точно он крылья свои опустил!
Точно он будто о что-то расшибся!
Думал — шел в двери, а вышло — стена!
В способе, значит, в дороге ошибся…
Видно, другая дорога нужна…
Ларчик жены, как червяк, его гложет!
Должен он, должен тот ларчик достать!
Ларчик железный, и сгнить он не может;
Кой-что узнает, чтоб сына искать…
Сына найдет! Будет холить родного…
Как же за сына-то мать не простить?!
Чувство любви этой ярко и ново —
Стало в сознаньи Зубкова светить!
Звучно часы над стеною стучали;
Маятник шел… словно чьи-то шаги…
С ними и он уходил… и шагали
Разных неясных видений круги…
Люди какие-то! Головы — цифры!
Мамки! У мамок ларцы на руках!
Буквы «Ф. Ф.» разбегаются в шифры…
И Поседенский на тощих ногах!
Войско монахов… Они голубые…
И, высоко, как хоругвь несена,
Блещет алмазами звезд панагия!
Но богородица — где же она?
Знать, убежала с монашеской груди!
Ты трепетала так нервно на ней!
Где ж ты, блаженная! «Я не у судей,
Я у простых, у судимых людей!..»
Идут часы, продолжают беседу
И объясненья виденьям дают!..
Мчится Зубков по какому-то следу,
Словно куда-то упорно зовут…
Вот и жена! Очи тяжко закрылись!
Сына за ручку ведет! Мальчик мой!
Как же волосики светлые сбились…
Где ты? Скажи, отзовися, родной?!
Где? Открывает покойница очи!
Взгляд так мучительно, кротко правдив,
Сколько в нем долгой тоски, долгой ночи…
Жив этот взгляд ее или не жив?
Вдруг! Треск и грохот с убийственным воем!
Все заскакало… Виденья чудят…
Полдень… Часы разрешаются боем,
Грузные гири, спускаясь, шипят!
Буря проходит, и тишь наступает…
Песенка чья-то советы дает,
Песенка эта так мило болтает,
Очень разумна и вовсе не лжет:
Тики-так, тики-так!
Ох, чиновник, ты чудак!
Не лежи, брат, не ленись,
Будь бодрее, окрылись!
Не дают — так сам бери!
Но до света, до зари,
Чтоб заря та, заблестя,
Ларчик твой озолотя,
Раньше срока не пришла,
Людям выдать не могла!
Надо страх свой превозмочь,
Надо выйти рано в ночь…
Мягкой, рыхлою землей
Чуть засыпан ларчик твой…
Под травой почти видна,
Спит виновная жена;
Легкий мох ее покрыл!
Он с соседних к ней могил
Надвигался пеленой…
Приходи туда и рой…
Тики-так, тики-так!
Ох, совсем не страшен мрак!
Днем гвоздики там цветут,
Резво бабочки снуют
И роняют с высоты
Блестки крыльев на кресты!
Это все и ночью там
У крестов и по крестам…
Ночь, кому она нужна,
Не страшна, нет, не страшна…
Ты могилку смело рой,
Ты достанешь ларчик твой…
Может статься, выйдет то,
Что вина ее — ничто,
Что жена была верна,
Тут ошибка — не вина;
Надо, надо уяснить,
А без этого — не жить!
«Верь! Тут что-нибудь не так…
Тики-так, тики-так!»
IV
Значит, могилу разрыть? Преступленье?
Но, если так уж судьбой решено,
Надо, чтоб толк был в работе, терпенье,
Надо как следует сделать, умно.
Ты до лопаты и в жизнь не касался,
Разве что в детстве по лужам копал,
В воду кораблик бумажный пускался,
Сам ты, нагнувшись, его поддувал.
Начал Петр Павлыч к могиле являться!
Горе-задача ему задалась…
Там, на Смоленском, где плотно толпятся
Тьмы мелких крестиков, будто роясь;
Где в мягкой почве к земле наклонились,
Будто бы клюя с могилок зерно!
Где, что ни день, слезы на землю лились,
Вечную память поют так давно;
Где столько лет неплатящих спускали
В землю; где очень немного имен
Похороненных на доски вписали;
Где, по соседству, отдел отведен
Самоубийцам, а подле зарыты
В поле преступники, что казнены
И, по приказу, как следует скрыты, —
Там почивали останки жены.
Подле канавки с водой красноватой,
С ярью железистой, с слизью по дну,
Пара березок с листвой кудреватой
Лезла, как только могла, в вышину,
Чтобы из этой юдоли тяжелой
Старого кладбища выбраться вон!
Грустный характер судьбы невеселой
Нами на кладбищах запечатлен!
И уж в каких суетах небывалых
Кладбища эти в движенье придут,
В час пробужденья, когда залежалых,
В час воскресенья, вставать позовут?!
Ходит Петр Павлович и изучает:
Как глубоко опускают гробы?
Многих едва на аршин покрывают;
Часто соседних могилок горбы
К вырытым ямам подходят краями!
Значит: копнуть ему раз или два —
Тут и откроется гроб под ногами,
Травкой и мохом прикрытый едва.
Ну а жена подле самой канавки!
Если в канавке начать, да от дна?
Тотчас наткнешься — не надо и справки,
Тут и окажется — будет жена.
Всех их кладут головами к востоку;
Значит, тут ноги! А ларчик в ногах!
Здесь надо рыть мне, у дерева, сбоку!
Может, под деревом, в самых корнях?
Но ведь не рыться же просто руками!
Если с лопатой прийти! — не идет, —
Встретишься, сцепишься со сторожами,
Спросят: зачем? Любопытный народ.
Ну, да лопат тут имеется много…
Знаю места, где их кучей кладут!
Только чтоб вдруг не случилась тревога,
Если одной из лопат не найдут!
Вот что я сделаю, вот как устрою:
Я, коль удастся, одну приберу,
Подле могилы в канавке зарою…
Станут искать на заре, поутру,
Через неделю о ней позабудут,
Скажут: пропала, не ведают как!
Наговорившись — другую добудут…
Да, несомненно, и быть тому так.
Сказано — сделано! Скрыта лопата.
Надобно только скорее решить,
В ночь или с вечера? В ночь темновато,
Но — тем труднее замеченным быть.
Разве сегодня? Зубков улыбнулся!
Право, подумал он, точно спьяна
Брякнул такое! А нет, так рехнулся, —
Да ведь сегодня на небе луна!..
И, порешив ожидать новолунья,
Стал он раздумывать: как бы помочь
Горю другому: кухарка-болтунья,
А ведь уйти-то ему на всю ночь?!
День он подумал, другой поразмыслил:
Дачу он, видите, дачу наймет,
Все он предвидел, и все он расчислил,
Как Пелагею отправить вперед.
Дачу наметил он за Колтовскою,
За сорок за три рубля сговорил,
Дал и задаток нескудной рукою
И Пелагее о том сообщил.
«Мне, Пелагеюшка, видишь, большое
Место выходит; да только. не там,
Где обещал мне директор! Другое!» —
«Счастье вам, батюшка, видно, к местам!» —
«Только тут нужно сначала подспорье;
Новый начальник, он барин большой;
Дача своя у него, там на взморье,
Ну и живет он в ней, за Колтовской». —
«Значит, к нему вы все время ходили?» —
«Как же, к нему. Надо чаще бывать:
Вот если б подле, сказал он, мы жили,
Можно бы скоро дела-то решать…
Я и сыскал, Пелагеюшка, дачу!» —
«Kaк же, Петр Павлыч, а дом-то куда?» —
«Только на лето… Я больше истрачу,
Ежели ездить туда да сюда!» —
«Значит, Петр Павлыч, начальник-то новый
Подле нас будет?»-«Да, с версту их дом;
Дом их большущий, подъезд в нем дубовый;
Сад, обведенный решеткой кругом!
Лестница — мрамор! Везде позолоты!
А по шкапам все дела да дела…» —
«Tp-то лакеям, Петр Павлыч, работы?» —
«Всяким лакеям там нет и числа!
Стены-то все под чудными коврами…»
Долго кухарке Петр Павлович лгал,
Слушал себя! Для уборки с вещами
Времени только неделю ей дал.
«Ты, значит, к ночи там будешь с вещами;
Я же останусь в дому, приберу,
Позапираю замки все ключами,
Да и приеду к тебе поутру…»
День наступил. Он с утра облаками
Небо завесил, дождем окропил.
Взяв ломового, Петр Павлыч с вещами
Бабу отправил и в церковь сходил.
В пятом часу на кладбище явился.
Мог бы, конечно, он позже прийти…
Ну да уж если на дело решился —
Лучше, как сделаешь больше пути;
Чтоб затруднительней было вернуться,
Лучше подальше вперед забежать,
В самое дело войти, окунуться!
А окунулся — так надо всплывать!
Небо прояснилось, взморье сияло!
Реяли бабочки между крестов!
Несколько сразу повсюду мелькало
В траурных ризах служивших попов.
Где панихиду они голосили,
Где совершали они литию;
Бабы какие-то искренно выли,
Сыпали вдоль по могилкам кутью!
Черные ризы, блестя галунами,
Двигались медленно в яркой пыли,
В полной вражде с голубыми тонами
Светлой окраски небес и земли.
Вот и исчезли они! Вот уходят
Люди с могилок; пошли по домам!
Солнце садится, румянец разводит
По оперившим закат облакам…
Первая звездочка чуть проглянула;
Нехотя, — но потемнел небосклон!
Кладбище тяжким туманом дохнуло,
Сон, снизойдя, опустился на сон!
Так стали густы, белы испаренья,
Что хоть рукою туман зачерпнуть!
Крестики всплыли поверх наводненья,
Близки к тому, чтоб совсем потонуть!
Точно земля из-под них уплывала,
Кладбище шло, уносилось вперед
И, уползая, в пары обращало
Весь этот спящий, безличный народ!
Все эти страсти, мученья, печали
Молча, без обликов, тучей густой,
Морем молочным из недр проступали
И уплывали в прохладе ночной…
Щелк!.. То лопата по камню скользнула,
В рыхную землю глубоко прошла;
Дерево вплоть до вершины качнула,
Ближние корни его порвала!
Темные листики дрожью дрожали,
В мертвом тумане в смятенье пришли…
Мертвые, те, что под деревом спали,
Так раскачать их никак не могли!
Нет! Тут живой человек замешался,
В этой юдоли молчанья и cнa!
Вслед за ударом удар раздавался…
Малость еще, тут и будет жена…
Гробокопатель с лопатою слился,
Точно все нервы в лопату прошли…
Цепкою мыслью в железо внедрился!
Видел железом в потемках земли!
Точно ему из могилы светилось…
Острый, пунцовый огонь проступал…
Вдруг, ему кажется, будто спустилось
Что-то к нему на плечо… Он припал…
И не шевелится… Слух напрягая,
Скорчился… трепетно дышит старик…
Ну уж явись кто в ту пору, мешая,
Он бы схватился с ним, страшен и дик…
Он бы убил, если б что!.. Все молчало!
Кладбище шло, уносилось вперед
И, уползая, в пары обращало
Весь свой покорный, безмолвный народ…
Колокол где-то ударил! Скатилась
Подле земля с свежей кучи долой…
Ну, за работу! Работа спорилась…
Вон он, костей догнивающих слой!
Бурые кости местами торчали…
Сбиты и спутаны, как ни взгляни…
В это-то время с небес запылали
Дальней зари золотые огни!
Точно испуганы и озабочены
Тем что: зачем их на свет извлекли,
Кости, по темной земле раззолочены,
Пурпуром ярким в ответ зацвели!
Розовый день широко занимался,
Теплым румянцем туман наливал, —
Будто туман мертвецом притворялся,
Будто он бледным совсем не бывал!
Капли росы зацвели, что рубины, —
Утренним солнцем кругом зажжены,
В травах, на листьях берез и рябины
И — на бессвязных останках жены!
Стала работа… Прервалось движенье;
Ларчика нет! Да и как ему быть?
Кости? Да что же костям-то? Прощенье!
Спи, дорогая! Скорее зарыть…
Раз еще видел тебя!.. Заровнявши
Землю; засыпав лопату землей,
Моху, чтоб след затереть, набросавши,
Двинулся быстро Петр Павлыч домой!..
Вышел задами к каким-то амбарам…
На Колтовской Пелагея ждала
И с кулебякою, и с самоваром…
Да, было дело — да ночь унесла!..
71
Перейти на страницу: