Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание - Святитель (Богослов) Григорий - Страница 70

я не имею ничего против этого: более того, и сам я умею

«ступать в простоте».

Обычный обед часто мне приятнее

приготовленного руками поваров.

Равным образом [мне приятны скромная] одежда

и внешняя красота,

300. не деланная, рукотворная, но природная [красота].

Пусть возвысится ум, и этого нам будет достаточно.

Никакого изящества – оставим его тем, кто стремится к нему!

Не приводи мне аргументов Секста и Пиррона!

Прочь, Хрисипп! Подальше, Стагирит!

305. Не возлюби сладкоречия Платона!

Отбрось красоту [тех мудрецов, от] учения которых

ты должен отвращаться!

Философствуй в простоте слова!

Ты нам приятен, хотя ты говоришь просто.

Учи нас, если хочешь, но учи.

310. Кто для меня Троица? Как соединяется Бог

и как, напротив, разделяется, в то время как едина

Его святость, природа,

Единица и Троица? Какова природа Ангелов?

какова природа двоякого мира [145] и истинного предведения

(даже если многое не покажется правильным

большинству людей)?

315. Каковы причины души и тела, Законов —

первого и второго [146]? Что есть воплощение

Того, Кто значительно превосходит умопостигаемые сущности?

что есть смешение неравных природ для единой славы?

[Что есть] смерть [Христова] для воскресения и тем самым

для неба?

320. Каково воскресение [мертвых] и каков Суд?

Какая жизнь ожидает праведников и какая грешников?

Почему все течет, скажи мне, и где останавливается?

Если тебе что-нибудь из этого открыто Духом —

все ли, половина ли, та ли часть,

325. которую позволяет [тебе знать] чистота твоего разума —

не лишай меня этого! Но если ты совершенно слеп,

почему ты указываешь путь, когда сам лишен зрения? О мрак

тех, которые имеют своим учителем незрячего,

чтобы упасть вместе с ним в яму неведения.

330. Эти – таковы (и они суть меньшее зло:

потому что хотя неведение есть зло, но это меньшее зло).

Но что сказать, если вспомнить о плохих,

так как есть, есть некоторые еще более дурные.

Злополучные, презренные игральные кости жизни;

335. двусмысленные в делах веры; почитающие законы

временной выгоды,

а не законы божественные. Их слова, подобно Еврипу [147]

или гибким ветвям, колеблются вперед и назад.

Они – соблазн для женщин; они – отрава, приятная на вкус;

они – львы по отношению к более слабым, но псы

по отношению к власть имущим;

340. они – хищники с прекрасным чутьем

на всякое угощение;

они истирают пороги дверей власть имущих, но не пороги

мудрых;

они думают только о своей выгоде, но не об общественной

пользе,

чтобы творить зло своим ближним.

Я могу рассказать и об их своего рода «мудрости»,

если позволите.

345. Один хвалится благородным происхождением,

другой красноречием,

третий богатством, четвертый семьей.

Те же, которые не имеют чем похвалиться,

достигают известности благодаря испорченности.

Но «мудростью» является и вот что: не владея речью сами,

350. они связывают с помощью закона язык тех, кто более

красноречив.

И если бы была некая борьба с использованием глаз и рук,

вы удалили бы также и их, мудрецы!

Разве это не очевидное насилие и не явный вред?!

Кто потерпит все это? Таинственная вещь:

355. В то время как уже почти вся вселенная

получила от Бога столь великое спасение,

сколь недостойных предстоятелей мы имеем [в Церкви]!

Я буду кричать о правде, хотя она крайне неприятна.

Думаю, что играется некая прекрасная театральная сцена:

360. сейчас [мы видим] маски, а потом [увидим истинные] лица.

Мне стыдно сказать, как обстоят дела, но я все же скажу.

Хотя мы поставлены быть учителями блага,

мы являемся мастерской всех зол

и наше молчание кричит (даже если будет казаться,

что мы не говорим):

365. «Лукавство стоит во главе; пусть никто

не беспокоится об этом!

будьте дурными – это самое простое

и лучшее». Практическая деятельность становится законом.

Ведь если иной даже под влиянием учителей с трудом может

обратиться к благу, то когда есть

370. плохой пример, он пленен: он словно поток,

бегущий по склону.

Вот причина этого: говорят, что орел в лучах солнца

премудро судит о зрении новорожденных птенцов:

так он распознает, кто из них настоящий, а кто – нет.

Одного выбрасывает вон, признавая себя родителем другого [148].

375. Мы же с легкостью поставляем на кафедру всех,

если только они желают этого, делаем их начальниками

над народом,

и при этом не исследуем внимательно ни их настоящее,

ни прошлое,

ни деятельность, ни подготовку, ни круг знакомых —

даже настолько, чтобы можно было распознать «звон этих монет»

380. и то, очищены ли они огнем времени, —

но поспешно [поставляем] тех, которые показались

нам достойными престолов.

В самом деле, если мы знаем, что избранного

власть в большинстве случаев делает хуже,

то какой же благоразумный человек предложит того,

кого не знает?

385. И если для меня столь великим трудом является

окормление единственно своей души в житейских бурях,

то как ты доверишь каждому встречному бразды

правления столь великим народом,

если только ты не хочешь потопить корабль?

И в то время как трудно добыть драгоценные камни,

390. и не на всяком месте земли произрастают

благовонные травы,

и тогда как в дурных клячах нет недостатка повсюду,

чистокровных лошадей разводят в домах богачей, —

то почему предстоятеля находят с легкостью,

да еще новичка, который не понес трудов.

395. О быстрая перемена нравов!

О случайные повороты игры! О дело Божие, доверенное

игральным костям!

Или: о комическая маска, одетая неожиданно

на одного из самых скверных и ничтожных людей:

и вот перед нами новый блюститель благочестия!

400. Поистине велика благодать Духа,

если среди пророков и дражайший Саул [149]!

Вчера ты был среди мимов и театров

(а что было, кроме театров, пусть разузнает

кто-нибудь другой),

сейчас же ты сам для нас необыкновенное зрелище.

405. Прежде ты был страстным любителем лошадей

и посылал Богу пыль,

как иной возносит молитвы и благочестивые мысли.

Причиной этого бывали упавший возница

или лошадь, которая пришла второй на бегах;

тебя поражал легкий запах лошадей,

410. и ты был как сошедший с ума и неистовствующий.

Сейчас ты степенен, твой взгляд наполнен только кротостью

(за исключением того, что втайне ты предан старой страсти,

как, думаю, искривленный побег, который уклоняется

от руки, стремящейся его выпрямить, и возвращается

в первоначальное положение).

415. Вчера, ораторствуя, ты продавал судебные процессы,

поворачивая то в одну, то в другую сторону все,

что касается законов.

С помощью этого ты губил тех, кого должна была

спасти справедливость,

используя в качестве истинной меры большую мзду.

Сейчас же ты внезапно стал мне судьей и как бы

вторым Даниилом [150].

420. Вчера, когда ты судил меня с обнаженным мечом,