Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Горький Максим - Страница 40
- Предыдущая
 - 40/102
 - Следующая
 
                            Изменить размер шрифта: 
                            
                                 
                                 
                                
                            
                        
 
                        
                            40
                        
                   
                        ……………………………………..
И вдруг я весь стал существо иное…
 Постель… Свеча горит. На грустный тон
 Лепечет дождь… Я спал и видел сон.
 Киевские пещеры[129]
Тают зеленые свечи,
 Тускло мерцает кадило,
 Что-то по самые плечи
 В землю сейчас уходило,
 Чьи-то беззвучно уста
 Молят дыханья у плит,
 Кто-то, нагнувшись, «с креста»
 Желтой водой их поит…
 «Скоро ль?» — Терпение, скоро…
 Звоном наполнились уши,
 А чернота коридора
 Все безответней и глуше…
 Нет, не хочу, не хочу!
 Как? Ни людей, ни пути?
 Гасит дыханье свечу?
 Тише… Ты должен ползти…
 То и Это
Ночь не тает. Ночь как камень.
 Плача тает только лед,
 И струит по телу пламень
 Свой причудливый полет.
 Но лопочут, даром тая,
 Ледышки на голове:
 Не запомнить им, считая,
 Что подушек только две.
 И что надо лечь в угарный,
 В голубой туман костра,
 Если тошен луч фонарный
 На скользоте топора.
 Но отрадной до рассвета
 Сердце дремой залито,
 Все простит им… если это
 Только Это, а не То.
 ТРИЛИСТНИК ВАГОННЫЙ
Тоска вокзала
О канун вечных будней,
 Скуки липкое жало…
 В пыльном зное полудней
 Гул и краска вокзала…
 Полумертвые мухи
 На забитом киоске,
 На пролитой известке
 Слепы, жадны и глухи.
 Флаг линяло-зеленый,
 Пара белые взрывы,
 И трубы отдаленной
 Без отзыва призывы.
 И эмблема разлуки
 В обманувшем свиданье —
 Кондукто́р однорукий
 У часов в ожиданье…
 Есть ли что-нибудь нудней,
 Чем недвижная точка,
 Чем дрожанье полудней
 Над дремотой листочка…
 Что-нибудь, но не это…
 Подползай — ты обязан;
 Как ты жарок, измазан,
 Все равно — ты не это!
 Уничтожиться, канув
 В этот омут безликий,
 Прямо в одурь диванов,
 В полосатые тики!..
 В вагоне
Довольно дел, довольно слов,
 Побудем молча, без улыбок,
 Снежит из низких облаков,
 А горний свет уныл и зыбок.
 В непостижимой им борьбе
 Мятутся черные ракиты.
 «До завтра, — говорю тебе, —
 Сегодня мы с тобою квиты».
 Хочу, не грезя, не моля,
 Пускай безмерно виноватый,
 Глядеть на белые поля
 Через стекло с налипшей ватой.
 А ты красуйся, ты — гори…
 Ты уверяй, что ты простила,
 Гори полоской той зари,
 Вокруг которой все застыло.
 Зимний поезд
Снегов немую черноту
 Прожгло два глаза из тумана,
 И дым остался на лету
 Горящим золотом фонтана.
 Я знаю — пышущий дракон,
 Весь занесен пушистым снегом,
 Сейчас порвет мятежным бегом
 Завороженной дали сон.
 А с ним, усталые рабы,
 Обречены холодной яме,
 Влачатся тяжкие гробы,
 Скрипя и лязгая цепями.
 Пока с разбитым фонарем,
 Наполовину притушенным,
 Среди кошмара дум и дрем
 Проходит Полночь по вагонам.
 Она — как призрачный монах,
 И чем ее дозоры глуше,
 Тем больше чада в черных снах,
 И затеканий, и удуший;
 Тем больше слов, как бы не слов,
 Тем отвратительней дыханье,
 И запрокинутых голов
 В подушках красных колыханье.
 Как вор, наметивший карман,
 Она тиха, пока мы живы,
 Лишь молча точит свой дурман
 Да тушит черные наплывы.
 А снизу стук, а сбоку гул,
 Да все бесцельней, безымянней…
 И мерзок тем, кто не заснул,
 Хаос полусуществований!
 Но тает ночь… И дряхл и сед,
 Еще вчера Закат осенний,
 Приподнимается Рассвет
 С одра его томившей Тени.
 Забывшим за ночь свой недуг
 В глаза опять глядит терзанье,
 И дребезжит сильнее стук,
 Дробя налеты обмерзанья.
 Пары желтеющей стеной
 Загородили красный пламень,
 И стойко должен зуб больной
 Перегрызать холодный камень.
 ТРИЛИСТНИК ИЗ СТАРОЙ ТЕТРАДИ
Тоска маятника
Неразгаданным надрывом
 Подоспел сегодня срок:
 В стекла дождик бьет порывом,
 Ветер пробует крючок.
 Точно вымерло все в доме…
 Желт и черен мой огонь,
 Где-то тяжко по соломе
 Переступит, звякнув, конь.
 Тело скорбно и разбито,
 Но его волнует жуть,
 Что обиженно-сердито
 Кто-то мне не даст уснуть.
 И лежу я околдован,
 Разве тем и виноват,
 Что на белый циферблат
 Пышный розан намалеван.
 Да по стенке ночь и день,
 В душной клетке человечьей,
 Ходит-машет сумасшедший,
 Волоча немую тень.
 Ходит-ходит, вдруг отскочит,
 Зашипит — отмерил час,
 Зашипит и захохочет,
 Залопочет, горячась.
 И опять шагами мерить
 На стене дрожащий свет,
 Да стеречь, нельзя ль проверить,
 Спят ли люди или нет.
 Ходит-машет, а для такта
 И уравнивая шаг,
 С злобным рвеньем «так-то, так-то»
 Повторяет маниак…
 Все потухло. Больше в яме
 Не видать и не слыхать…
 Только кто же там махать
 Продолжает рукавами?
 Нет. Довольно… хоть едва,
 Хоть тоскливо даль белеет,
 И на пледе голова
 Не без сладости хмелеет.
 
                            40       
                        
                       
                        - Предыдущая
 - 40/102
 - Следующая
 
                            Перейти на страницу: